Неточные совпадения
По обеим сторонам
дороги торчали голые, черные камни; кой-где из-под снега выглядывали кустарники, но ни один
сухой листок не шевелился, и весело было слышать среди этого мертвого сна природы фырканье усталой почтовой тройки и неровное побрякивание русского колокольчика.
— Направо, что ли? — с таким
сухим вопросом обратился Селифан к сидевшей возле него девчонке, показывая ей кнутом на почерневшую от дождя
дорогу между ярко-зелеными, освеженными полями.
С моря он гораздо открытее Аяна, а с
сухого пути
дорога от него к Якутску представляет множество неудобств, между прочим так называемые Семь хребтов, отраслей Станового хребта, через которые очень трудно пробираться.
После этого он выстрелил из ружья в воздух, затем бросился к березе, спешно сорвал с нее кору и зажег спичкой. Ярким пламенем вспыхнула
сухая береста, и в то же мгновение вокруг нас сразу стало вдвое темнее. Испуганные выстрелом изюбры шарахнулись в сторону, а затем все стихло. Дерсу взял палку и накрутил на нее горящую бересту. Через минуту мы шли назад, освещая
дорогу факелом. Перейдя реку, мы вышли на тропинку и по ней возвратились на бивак.
Мокрые долочки, перелески и опушки лесов с нерастаявшим снегом,
дороги, в колеях которых долго держится сырость, наконец речки — останавливают и прекращают огонь, если нет поблизости
сухих мест, куда бы мог он перебраться и даже перескочить.
Часам к десяти они ушли далеко. Лес остался синей полосой на горизонте. Кругом была степь, и впереди слышался звон разогреваемой солнцем проволоки на шоссе, пересекавшем пыльный шлях. Слепцы вышли на него и повернули вправо, когда сзади послышался топот лошадей и
сухой стук кованых колес по щебню. Слепцы выстроились у края
дороги. Опять зажужжало деревянное колесо по струнам, и старческий голос затянул...
Земля, насыпанная на
дороге, сделав ее гладкою в
сухое время, дождями разжиженная, произвела великую грязь среди лета и сделала ее непроходимою…
Я рассчитывал, что буря, захватившая нас в
дороге, скоро кончится, но ошибся. С рассветом ветер превратился в настоящий шторм. Сильный ветер подымал тучи снегу с земли и с ревом несся вниз по долине. По воздуху летели мелкие сучья деревьев, корье и клочки
сухой травы. Берестяная юрточка вздрагивала и, казалось, вот-вот тоже подымется на воздух. На всякий случай мы привязали ее веревками от нарт за ближайшие корни и стволы деревьев.
Тогда она, не выпуская из левой лапы своей добычи, правой на бегу стала хвататься за все, что попадалось по
дороге: за стебли зимующих растений, и
сухую траву, и прочее.
Между тем, как переряженные дворовые слонялись по меревскому двору, а серые облачные столбы
сухого снега, вздымаясь, гуляли по полям и
дорогам, сквозь померзлое окно в комнате Юстина Помады постоянно мелькала взад и вперед одна и та же темная фигура.
Вот задрожала осиновая роща; листья становятся какого-то бело-мутного цвета, ярко выдающегося на лиловом фоне тучи, шумят и вертятся; макушки больших берез начинают раскачиваться, и пучки
сухой травы летят через
дорогу.
С одной стороны
дороги — необозримое озимое поле, кое-где перерезанное неглубокими овражками, блестит мокрой землею и зеленью и расстилается тенистым ковром до самого горизонта; с другой стороны — осиновая роща, поросшая ореховым и черемушным подседом, как бы в избытке счастия стоит, не шелохнется и медленно роняет с своих обмытых ветвей светлые капли дождя на
сухие прошлогодние листья.
Ихменевы не могли надивиться: как можно было про такого
дорогого, милейшего человека говорить, что он гордый, спесивый,
сухой эгоист, о чем в один голос кричали все соседи?
Мать слушала ее рассказы, смеялась и смотрела на нее ласкающими глазами. Высокая,
сухая, Софья легко и твердо шагала по
дороге стройными ногами. В ее походке, словах, в самом звуке голоса, хотя и глуховатом, но бодром, во всей ее прямой фигуре было много душевного здоровья, веселой смелости. Ее глаза смотрели на все молодо и всюду видели что-то, радовавшее ее юной радостью.
И такой это день был осенний,
сухой, солнце светит, а холодно, и ветер, и пыль несет, и желтый лист крутит; а я не знаю, какой час, и что это за место, и куда та
дорога ведет, и ничего у меня на душе нет, ни чувства, ни определения, что мне делать; а думаю только одно, что Грушина душа теперь погибшая и моя обязанность за нее отстрадать и ее из ада выручить.
Тогда все получало для меня другой смысл: и вид старых берез, блестевших с одной стороны на лунном небе своими кудрявыми ветвями, с другой — мрачно застилавших кусты и
дорогу своими черными тенями, и спокойный, пышный, равномерно, как звук, возраставший блеск пруда, и лунный блеск капель росы на цветах перед галереей, тоже кладущих поперек серой рабатки свои грациозные тени, и звук перепела за прудом, и голос человека с большой
дороги, и тихий, чуть слышный скрип двух старых берез друг о друга, и жужжание комара над ухом под одеялом, и падение зацепившегося за ветку яблока на
сухие листья, и прыжки лягушек, которые иногда добирались до ступеней террасы и как-то таинственно блестели на месяце своими зеленоватыми спинками, — все это получало для меня странный смысл — смысл слишком большой красоты и какого-то недоконченного счастия.
Они вернутся в него лишь десятого января, осипшие от
дороги, загоревшие крепким зимним загаром, потолстевшие, с большим запасом домашних варений, солений,
сухих яблоков, малороссийского сала, чурчхелы, бадриджанов и прочей снеди.
Но по временам встречались низинки, на довольно большое пространство пересекавшие
дорогу и переполненные водой, тогда мы вынуждались снимать с себя обувь и босиком переходили с
суши на сушь.
Солдаты с ружьями на плечах шли сначала по
дороге, потом, пройдя шагов пятьсот, свернули с нее и, шурша сапогами по
сухим листьям, прошли шагов двадцать вправо и остановились у сломанной чинары, черный ствол которой виднелся и в темноте.
Корявые берёзы, уже обрызганные жёлтым листом, ясно маячили в прозрачном воздухе осеннего утра, напоминая оплывшие свечи в церкви. По узким полоскам пашен, качая головами, тихо шагали маленькие лошади; синие и красные мужики безмолвно ходили за ними, наклонясь к земле, рыжей и
сухой, а около
дороги, в затоптанных канавах, бедно блестели жёлтые и лиловые цветы. Над пыльным дёрном неподвижно поднимались жёсткие бессмертники, — Кожемякин смотрел на них и вспоминал отзвучавшие слова...
По сторонам
дороги синевато светились пятна ещё не стаявшего снега, присыпанные вновь нанесённым с вечера
сухим и мелким снежком.
Наступило молчание. Кирюха затрещал
сухой травой, смял ее в ком и сунул под котел. Огонь ярче вспыхнул; Степку обдало черным дымом, и в потемках по
дороге около возов пробежала тень от креста.
Поляна в лесу. Налево небольшой плетеный сарай для сена, у сарая, со стороны, обращенной к зрителям, положена доска на двух обрубках в виде скамьи; на правой стороне два или три пня и срубленное
сухое дерево, в глубине сплошь деревья, за ними видна
дорога, за
дорогой поля и вдали деревня. Вечерняя заря.
Несколько минут ничто не нарушало торжественного безмолвия ночи; путешественники молчали, колеса катились без шума по мягкой
дороге, и только от времени до времени
сухой валежник хрустел под ногами лошадей и раздавался легкой шорох от перебегающего через
дорогу зайца.
По
дороге старик всегда приводил в порядок буйную горную растительность, — тут сухарина (
сухое дерево) пала и придавила молодую поросль, там снегом искривило, там скотина подломала.
— Так… Ох, боже мой, боже мой… — вздохнул Самойленко; он осторожно потянул со стола запыленную книгу, на которой лежала мертвая
сухая фаланга, и сказал: — Однако! Представь, идет по своим делам какой-нибудь зелененький жучок и вдруг по
дороге встречает такую анафему. Воображаю, какой ужас!
Не кончив слов, он наклонился, поднял с
дороги сухой сучок и отбросил его в сторону. Минуты две шли молча.
В
сухое время
дорога разнообразилась переездом версты в четыре через казенное чернолесье, вырывавшееся из Киевской губернии длинным отрогом в херсонскую степь.
В числе воспоминаний Пети остался также день похорон матери. В последнее время он мало с ней виделся и потому отвык несколько: он жалел ее, однако ж, и плакал, — хотя, надо сказать, больше плакал от холода. Было суровое январское утро; с низменного пасмурного неба сыпался мелкий
сухой снег; подгоняемый порывами ветра, он колол лицо, как иголками, и волнами убегал по мерзлой
дороге.
Это было вполне достоверно потому, что один из двух орловских аптекарей как потерял свой безоар, так сейчас же на
дороге у него стали уши желтеть, око одно ему против другого убавилось, и он стал дрожать и хоша желал вспотеть и для того велел себе дома к подошвам каленый кирпич приложить, однако не вспотел, а в
сухой рубахе умер.
С каким живым чувством удовольствия поехал я, едва пробираясь, верхом по проваливающейся на каждом шагу
дороге, посмотреть на свою родовую речку, которую летом курица перейдет, но которая теперь, несясь широким разливом, уносила льдины, руша и ломая все, попадающееся ей навстречу: и
сухое дерево, поваленное в ее русло осенним ветром, и накат с моста, и даже вершу, очень бы, кажется, старательно прикрепленную старым поваром, ради заманки в нее неопытных щурят.
Это было несколько дней назад, на
дороге между двумя станками. Был серый, неприятный день с холодным пасмурным небом и пронизывающим ветром, наметавшим кое-где сугробы
сухого снега и свистевшим в обнаженных придорожных кустах и деревьях. Мы ехали с раннего утра и уже устали от холода, пустынного ветра и пестрого мелькания снежных пятен и обнаженных скал.
Обитель точно утонула в болоте.
Дорога колесила, пробираясь
сухими местами. Перекинутые временные мостики показывали черту весеннего половодья. Неудобнее места трудно было себе представить, но какая-то таинственная сила чувствовалась именно здесь. Есть обители нарядные, показные, которые красуются на видных местах, а тут сплошное болото освещалось тихим голосом монастырского колокола, призывавшим к жизни.
— Уж как же вы утешили меня своим посещением! Уж как утешили-то! — продолжал изливаться в восторге
Сушило. — Вот уж для праздника-то гость
дорогой!.. Обвенчаем, родной мой, обвенчаем, только привозите!.. Патапка-то, Патапка-то!.. Вот потеха-то будет!.. Дочь за мещанином, да еще плюгавый, говорите.
— Здравствуйте, сударь Патап Максимыч, — ответил
Сушило, снимая побуревшую от времени и запыленную в
дороге широкополую шляпу.
— А видишь ли, Пантелеюшка, — отвечала хозяйка, — прошлым летом Патап Максимыч к Макарью на ярманку ехал, и попадись ему поп
Сушила на
дороге.
— Чапурин!.. — с места вскочил поп
Сушило. — Да что ж вы мне давно не сказали?.. Что ж мы с вами попусту столько времени толкуем?.. Позвольте покороче познакомиться! — прибавил он, пожимая руку Самоквасова. — Да ведь это такой подлец, я вам доложу, такой подлец, что другого свет не производил… Чайку не прикажете ли?.. Эй, матушка!.. Афимья Саввишна!.. Чайку поскорей сберите для гостя
дорогого… Когда же венчать-то?..
Черемуха, чтобы ее не глушила липа, перешла из-под липы на дорожку, за три аршина от прежнего корня. Тот корень, что я срубил, был гнилой и
сухой, а новый был свежий. Она почуяла, видно, что ей не жить под липой, вытянулась, вцепилась сучком за землю, сделала из сучка корень, а тот корень бросила. Тогда только я понял, как выросла та первая черемуха на
дороге. Она то же, верно, сделала, — но успела уже совсем отбросить старый корень, так что я не нашел его.
На небе брезжит утренняя заря. Холодно… Ямщики еще не выехали со двора, но уж говорят: «Ну,
дорога, не дай господи!» Едем сначала по деревне… Жидкая грязь, в которой тонут колеса, чередуется с
сухими кочками и ухабами; из гатей и мостков, утонувших в жидком навозе, ребрами выступают бревна, езда по которым у людей выворачивает души, а у экипажей ломает оси…
Сталося no-сказанному, как no-писанному: привезен был из далекого села высокий, как свая, белый, с бородой в прозелень столетний мужик
Сухой Мартын, и повели его старики по
дорогам место выбирать, где живой огонь тереть.
Колеса загремели по каменистой
дороге. В
сухих сумерках из-за мыса поднимался красный месяц. Профессор взволнованно шагал по террасе, Наталья Сергеевна плакала. Катя горящими глазами глядела вдаль.
Туман уже совершенно поднялся и, принимая формы облаков, постепенно исчезал в темно-голубой синеве неба; открывшееся солнце ярко светило и бросало веселые отблески на сталь штыков, медь орудий, оттаивающую землю и блестки инея. В воздухе слышалась свежесть утреннего мороза вместе с теплом весеннего солнца; тысячи различных теней и цветов мешались в
сухих листьях леса, и на торной глянцевитой
дороге отчетливо виднелись следы шин и подковных шипов.
— Хорошо! — ответил он вслух и пристально поглядел на
сухую жилистую фигуру и морщинистое лицо Верстакова, ловко и без шума снарядившего его в
дорогу.
Вдоль прямой
дороги, шедшей от вокзала к городу, тянулись серые каменные здания казенного вида. Перед ними, по эту сторону
дороги, было большое поле. На утоптанных бороздах валялись
сухие стебли каоляна, под развесистыми ветлами чернела вокруг колодца мокрая, развороченная копытами земля. Наш обоз остановился близ колодца. Отпрягали лошадей, солдаты разводили костры и кипятили в котелках воду. Главный врач поехал разузнавать сам, куда нам двигаться или что делать.
Теперь
дороги были просторны и пусты, большинство обозов уже ушло на север. Носились слухи, что вокруг рыщут шайки хунхузов и нападают на отдельно идущие части. По вечерам, когда мы шли в темноте по горам, на отрогах сопок загадочно загоралась
сухая прошлогодняя трава, и длинные ленты огня ползли мимо нас, а кругом была тишина и безлюдие.
— Помнишь, мы недавно видели по
дороге в Алупку плющ на
сухом дереве? Ты душишь меня, как этот плющ. Дерево мертво, сухо, но плющ украшает его пышною, густою, чужою зеленью. Так и со мной: меня нет, вместо меня — ты. Я принимаю все, что ты думаешь, ты ведешь меня за собою, куда хочешь. Ты можешь дойти до самых противных для меня взглядов, — и я окажусь в их власти незаметно для себя самой…
— Chère, chère, — говорила она Антонине Сергеевне, усаживая ее между дамой с лорнетом и
сухой блондинкой с лицом, покрытым пудрой, — как я на вас сердилась, как сердилась! Не хотели тогда приехать обедать. Сказались больной! C'est vieux jeu, le truc des migraines! [
Дорогая,
дорогая… Она уже устарела, эта уловка с мигренями! (фр.).]
По
дорогам лежит неподвижно на палец
сухая пыль и поднимается густым облаком, уносимым то вправо, то влево случайным слабым дуновением.
Стягин не возражал. Париж не тянул его. Ехать туда — это значит опять сойтись с Леонтиной или ждать от нее разных гадостей. Она его даром не упустит, и лучше здесь покончить с ней, хотя бы
дорогою ценой. Представилась ему и зима в Париже — мокрая или с
сухими морозами, с зябким сиденьем у камина, с нескончаемыми насморками и гриппами, к которым он был так наклонен. Прямо в Париж он ни в каком случае не вернется отсюда. И перспектива русской зимы не пугала его. Это его немного удивило, но не огорчило.
Во всех лавках по
дороге хлеб продают, сколько хочешь, а у меня — в кармане за каким-то дьяволом
сухая корка! На всякий случай, предусмотрительность и расчет. О Господи!